После того, как на этой неделе у нас на Coda Story вышел документальный сериал “Поколение ГУЛАГ” (Generation Gulag), я позвонила отцу и спросила, были ли в семье по его линии репрессированные. Он с гордостью и даже раздражением ответил: “У нас все были коммунисты”. Мы никогда не обсуждали это с ним. Раньше люди думали, что просто так не сажают. Люди до сих пор думают: если сидит, значит, за дело. Но оберега от репрессий не бывает.

Родню моей бабушки по маме раскулачили. Бабушка рассказывала об этом иногда между делом: забрали скот в общее пользование, мол, слишком хорошо живете. Но никогда в семье это не называли репрессиями. 

Когда мои коллеги делали проект про жертв ГУЛАГа, они задавались вопросом: не слишком ли поздно? Coda освещает проблемы дезинформации и пропаганды в современном мире, но фальсификация истории — это та же дезинформация, только более вредоносная. Мы хотели поговорить с жертвами ГУЛАГа про современность: каково это видеть, как власти на их глазах переписывают историю во имя своих политических амбиций. Азарий Плисецкий, оказавшийся в лагере младенцем, теперь говорит: “Все должны знать о геноциде собственного народа, который происходил в наше время, особенное молодое поколение”.

Утерянная история

Согласно опросу, почти половина молодых россиян не знают про Большой террор. А откуда они должны знать? В поисках ответа на этот вопрос я пошла к школьному учителю Алексею Макарову, сотруднику архива “Международного Мемориала” (некоммерческой организации, занимающейся исследованием политических репрессий в СССР и современной России), внуку репрессированной Сусанны Печуро. 

—Для нынешних школьников события перестройки, как 18 век для нас, а СССР — это вообще Атлантида, странная и непонятная, — сказал мне Алексей. — В школьном учебнике всего несколько строчек про репрессии. Все зависит от того, заострит учитель внимание на этом или нет.  

Существует два типа истории: государственная и семейная. Государственная прописана в учебниках, транслируется государственными лидерам и в государственных медиа. Наглядный пример того, как государство выражает свое отношение к репрессиям: 9 января “Мемориал” в 21-й раз оштрафовали по закону об иностранных агентах, сейчас на организации висит штраф в 4,2 миллиона рублей. 

Отсутствие адекватной государственной истории могла бы компенсировать история семейная. 
—Но семейная история у нас утеряна, — объясняет Алексей. — Не потому что она неинтересна. В советское время говорить о репрессия в семье было просто опасно. Многие не говорили своим детям, потому что это отдаляло их от ребенка. Ребенок понимает, что мать не принадлежит ему целиком, что есть кусок прошлого, которое он никогда не сможет понять, которое сильно искорежило близкого ему человека. Человек навсегда остался в этом лагере. Сегодня дедушки и бабушки молчат, потому что “это про другую страну, другую эпоху, зачем тебе вообще это знать”. 

Почему именно сейчас?

Уже 20 лет “Мемориал” устраивает конкурс исследовательских работ старшеклассников “Человек в истории. Россия — XX век” (в прошлом году его победителей, детей и их учителей, вызывали на беседы сотрудники ФСБ). Алексей Макаров читает работы, посвященные репрессиям, — и одна запомнилось ему особенно.

Внучка начальника Чистопольской тюрьмы, изложила трудовую биографию своих родственников, а в следующей главе с гордостью написала, что в этой тюрьме отбывали наказание “выдающиеся борцы за права человека”. Для нее это были две параллельные истории: ее семьи и государства. 

Алексей вспоминает, что в “Мемориал” однажды пришла девушка, чтобы исследовать историю своего репрессированного прадедушки. Изучив документы, она выдвинула четырнадцать возможных причин, почему его арестовали. Хотя арестовали ему, потому что так просто было надо.  

—У нового поколения в голове не умещается эта правда. Что действительно могли арестовать случайно, что была плановая экономика — и репрессии тоже плановые. Была цифра: сколько людей арестовать, сколько расстрелять.

В это сложно поверить, и именно поэтому сейчас важно слушать тех, кто прошел через ГУЛАГ. “Когда меня спрашивают “А все-таки за что вы сидели?”, хочется взять тяжелый предмет и дать по башке”, — говорит героиня нашего сериала Ольга Широкая, как дочь врага народа отсидевшая в лагере. “Я провела в сталинских лагерях шесть лет. За что — до сих пор не знаю”, — говорит Вера Голубева. 

Репрессии не закончились со смертью Сталина. В нашем сериале есть истории Валентины Водяницкой и Анатолия Жмурина, которых отправили в лагеря в 1962 году. Последний лагерь— Пермь-36 — закрыли только в 1987 году по приказу Горбачева. Последние политические дела были прекращены только в декабре 1991 года, последних советских политических заключенных выпустили в феврале 1992-го. 

Но все же есть признаки того, что молодые люди хотят знать — и есть запрос на информацию. Документальный фильм Юрия Дудя про Колыму и сталинские репрессии собрал на Youtube почти 19 миллионов просмотров. Дудь говорит живым языком, с обычными людьми, вместо нудной лекции снимает роуд муви. Один из учеников Алексея Макарова сказал про фильм Дудя: “страшно и удивительно”. Пожалуй, лучше я не опишу свое ощущение от документального сериала Coda Story про жертв ГУЛАГа: это страшно и удивительно.

Репрессии не заканчиваются

Русскоязычную версию документального сериала мы назвали “Репрессии не заканчиваются”. Я долго думала: справедливо ли называть происходящее сейчас репрессиями? И мне стало не по себе: моя семья так же боится назвать раскулачивание прадедушки репрессиями. Страшно называть вещи своими именами.  

Алексей объяснил мне это так:
—Мы стоим с плакатом “Это не должно повториться”, но если мы признаем, что это уже повторяется, возникнет другой человек, возможно, наш будущий ребенок, который спросит: “А почему это стало возможно? А что ты делал в это время?”. Люди не хотят это признавать, что репрессии продолжаются и при их жизни. Это вопрос в какой-то степени личной ответственности.  

Но растет новое поколение — без страха выходить на улицы за свои права и быть задержанными. Я видела это летом на Тверской и на московских бульварах, где люди протестовали против недопуска кандидатов на выбору в Мосгордуму. После акции 27 июля Следственный комитет возбудил уголовное дело, восемнадцати фигурантам уже вынесен приговор, одиннадцать получили реальные сроки. Пять человек находятся под следствием или в розыске.  

—То есть “от сумы и от тюрьмы не зарекайся” — все еще актуально для России? — спрашиваю Алексея. 
—Что значит “не зарекайся”? Тюрьма уже стала часть нашей жизни. Это уже почти как с армией: не прошел — не мужик. Последние 15 лет мы наблюдаем, как раскручивается этот маховик. Начали с неизвестных, даже маргинальных групп: ну кто захочет защищать нацболов? Но “болотное дело” — это было первое дело про нас. Как и “московское” сейчас. 

Уже не так страшно

Вместо афиши театра и кино мы теперь смотрим афишу судов. Главные медиа страны — это “Медиазона” и правозащитное ОВД-инфо. Конечно, я понимаю, что у большей части населения России и русскоязычных стран другая повестка, параллельная нашей. 

Но незнание тоже не оберег. Актер Павел Устинов, служивший в Росгвардии, случайно оказался на Тверской, где проходили акции протеста, и уехал бы на три года в колонию, если бы его история не привлекла внимание общественности. Кого-то удается отбить, как Ивана Голунова, о ком-то мы узнаем слишком поздно.  

Когда мы запускали сериал, я написала Александру Марголину, который провел за решеткой три года по “болотному делу”, чтобы спросить, как связаны современные и прошлые судебные процессы. 

—Приговоры призваны нагнетать ужас и возвращать страх, воздействовать на заложенного в каждом из нас внутреннего раба. В 2012 году это сработало, но прошлым летом вышло другое поколение. Концентрация внутреннего раба в молодежи совсем другая. Я родился через 18 лет после смерти Сталина, а они, считай, при Путине, новом тысячелетии и с ютубом… Возможно, сейчас мы живем во время смены паттернов поведения.

Наша героиня Лилиан-Жан Монит, отца которой посадили на 10 лет, всю жизнь прожила в страхе: “Нужно молодым обязательно интересоваться политикой. Папе было так хорошо, что политикой он не интересовался… У меня страх поселился с детства. Я до сих пор всех боюсь. Такая трусливая выросла…”. 

ГУЛАГ поломал многие жизни и до сих пор рудиментами и метастазами отравляет жизнь нам. Но у нового поколения этого рабского страха меньше. Не забывать — это самое минимальное, что мы можем сделать.
Я буду рада, если вы посмотрите документальный сериал и поделитесь своими мыслями, идеями и историями. Пишите на [email protected]
Давайте оставаться на связи. 
Катя