Однажды, когда я работала в Бассиани — популярном ночном клубе в Тбилиси — нам пришлось прогнать одного из посетителей, который пришел с оружием и открыл стрельбу у входа. Три человека пострадали. Это был жуткий момент, но, как оказалось, далеко не единственный травматичный опыт, который мне предстояло там пережить.

Другой, совсем недавний пример — когда я узнала, что оказалась частью одного из крупнейших политических скандалов в Грузии за последнее десятилетие. В начале октября в результате масштабной утечки данных выяснилось, что государственные службы безопасности тайно следили за гаджетами сотен журналистов, политиков, дипломатов, высокопоставленных представителей духовенства — и за моими.

Как же так получилось, что 19-летняя девушка, только что окончившая университет и получившая свою первую работу в ночном клубе, оказалась под прицелом грузинских служб безопасности? 

Ответ на этот вопрос многое говорит не только о самом клубе Бассиани, но и о том, что заведение значит для молодых грузин. Для нас — жителей бывшей советской республики, до сих пор находящейся под сильным влиянием консервативного старшего поколения и могущественной Грузинской православной церкви, страны, где ЛГБТ-сообщество ежедневно притесняют — Бассиани был больше, чем клубом. Это было безопасное пространство, где все были равны.

Я хорошо помню, как пришла туда в первый раз.

Я проводила в клубе практически каждые выходные. В 2017 году основатели предложили мне присоединиться к их команде. Я люблю музыку и всегда в поисках чего-то нового и интересного, поэтому я сразу же ухватилась за этот шанс. Я стала менеджером звукозаписывающего лейбла Бассиани, отвечала за бронирования и продвижение клуба.

Я думала, что работа будет классной. Так и оказалось.

Но на Бассиани регулярно нападали правые политические и религиозные группы. Они начали распространять слухи о том, что мы проводим в клубе странные ритуалы и продаем наркотики. Вскоре пророссийские группы начали атаковать нас в Интернете, называть “наркоманами”, “геями” и “шлюхами”. Один из постов в Facebook стал вирусным: в нем какой-то мужчина утверждал, что возле туалетов клуба всегда можно встретить странно одетую женщину с корзиной, полной наркотиков, которые она раздает всем проходящим мимо. 

Слухи и сплетни переросли в открытое нападение в 2018 году, когда полиция провела рейд в Бассиани. За предыдущие несколько недель пять человек в Тбилиси умерли у себя дома после приема поддельного MDMA, купленного у российского дилера в даркнете. Это стало отличным поводом для проверки со стороны грузинской полиции, несмотря на то, что в нашем клубе летальных случаев не было. 

12 мая ничем не отличался от обычной пятницы в Бассиани, пока внутрь не ворвались вооруженные полицейские в форме. Они начали целиться в танцоров и диджеев, заставили выключить музыку, выгнали нас и закрыли клуб. Позже в новостях сообщили, что сотни людей были арестованы. Я помню, как моя мама в панике пыталась до меня дозвониться, а потом прибежала в клуб искать меня.

Очевидно, что этим рейдом власти пытались продемонстрировать свою силу  — и показать, что они думают о прогрессивных людях и их убеждениях. Поэтому на следующий день мы дали отпор и устроили митинг перед зданием парламента. Мы установили огромные колонки и включили музыку. Пришло более 10 тысяч человек. Это был один из лучших рейвов в моей жизни — тысячи людей танцевали в самом центре города.

13 мая 2018 года я была на одном из лучших рейвов в моей жизни.

Площадь у здания парламента Грузии — сердце политической жизни страны. Именно там проходят все самые важные акции протеста. Предыдущие поколения приходили туда, требуя независимости от Советского Союза. На протесте в поддержку Бассиани и мое поколение обрело тот голос, который был так нужен нам, чтобы отстоять нашу свободу.

Бассиани закрыли на месяц, пока власти копались в деловых документах клуба. Они не нашли ничего подозрительного, и у них не осталось другого выбора, кроме как разрешить нам снова открыться. Но мне стоило догадаться тогда, что на этом дело не закончится. 

Я узнала, что мой телефон прослушивался, чуть больше чем за год до того, как утечка информации стала достоянием общественности. В июле 2020 года, через несколько месяцев после начала пандемии мне позвонили с неизвестного номера. Как и многие другие заведения, Бассиани закрылся в марте, и я ушла оттуда в поисках новых возможностей. Когда мне позвонили, я сидела в саду, и понятия не имела, кто мог искать меня.

Это оказалась полиция. 

Мужчина сказал мне, что полицейские прослушивали мои телефонные разговоры в течение всего лета 2018 года, начиная с рейда в мае. Я была напугана и разгневана. Что я такого сделала, чтобы за мной шпионили? 

Мужчина сказал, что полиция следила за моим телефоном три месяца, а потом расследование прекратили. Они не сказали, что они нашли и что сделали со всей собранной информацией. Но два года спустя, в разгар пандемии, меня вызвали в полицейский участок. Мне нужно было подписать документ, в котором говорилось, что мне сообщили, что за мной устанавливали полицейское наблюдение.

Я помню, как звонила своим друзьям, которые работали со мной в Бассиани. Многим из них поступили такие же звонки. Я поговорила со своим дядей-адвокатом. Он сказал мне, что мне мало что остается, кроме как подписать бумаги. 

Много месяцев спустя, я все еще сильно переживала по поводу этого неожиданного открытия. Я не помню, что я тогда говорила по телефону, читали ли они мои сообщения и прослушивали ли все мои звонки. Мне кажется, будто у меня больше нет личной жизни, что кто-то все еще слушает меня и следит за мной, когда я захожу в Facebook, отправляю сообщения в WhatsApp или разговариваю с кем-то по телефону. Многие мои друзья чувствуют то же самое. И не без оснований.

В октябре этого года я осознала, что слежка грузинских властей зашла намного дальше Бассиани. Анонимный разоблачитель слил в интернет тысячи документов, в которых подробно описывалось, как службы безопасности страны систематически шпионили за широким кругом общественных деятелей, от известных репортеров до иностранных дипломатов.

Масштабы слежки потрясли даже омбудсмена Грузии Нино Ломджария. “Мы живем в ужасной стране”, — сказала она в интервью национальному телевидению в сентябре. “Я не могла бы даже представить себе такого мониторинга”.

Бассиани закрыт уже полтора года. Я очень скучаю по нему. Когда я росла, ходила в школу, я всегда чувствовала себя чужой. Я была непослушным ребенком, у меня были проблемы с учителями и с некоторыми одноклассниками. Я чувствовала, что отличаюсь от них, показывала это, а меня за это травили. Бассиани был одним из немногих мест, где я чувствовала себя как дома.

Вот почему рейв перед парламентом стал для меня таким знаковым, а наблюдение, которому я подверглась после него — непозволительным внедрением в мою жизнь. На протест вышли не только посетители клуба — там были наши родители, а также все, кто хотел выступить против решения правительства провести рейд в ночном клубе и демонизировать его посетителей. Я думаю, мы показали им, что мы не одиноки и тоже, по-своему, сильные.

Записано Харсимраном Гиллом

Фото: Hitori O.G