Getty Images

“Чунга-Чанга”: историк о непростом опыте темнокожих в Советском Союзе

Американский историк-славист Кимберли Сент-Джулиан-Варнон — о крахе “фасада антирасизма” и о том, каково темнокожим исследователям работать в постсоветском пространстве

В 2014 году Кимберли Сент-Джулиан-Варнон получила степень магистра в области русистики в Гарварде — тогда всех темнокожих американцев, изучающих Россию и Восточную Европу, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Исследовательнице было одиноко, а проводя полевые исследования, она не чувствовала себя в безопасности.

Сент-Джулиан-Варнон говорит, что история, рассказанная только с одной точки зрения, — не история вовсе. Когда она вернулась к славистике в 2020 году, поступив на докторскую программу в Пенсильванском университете, по США прокатились протесты в связи с убийством Джорджа Флойда. Тогда она обещала себе сделать славистику областью, в которой больше людей “похожи на нее”. 

Я поговорил с ней о ее исследовании афроамериканцев в Советском Союзе в 1920-х и 1930-х годах, а также о том, какое отношение системный расизм имеет к сегодняшней России.  

Интервью переведено с английского языка, отредактировано и укорочено.

Как вы впервые заинтересовались славяноведением?

Я родом из Техаса и выросла на ферме. У никогда не пропускала занятия, но однажды я заболела и не смогла пойти в школу. Я осталась дома и посмотрела восьмичасовой мини-сериал “Россия – земля царей” на канале History Channel. И я подсела. Думаю, в шестом классе я была единственным учеником, сдавшим доклад по книге не об американце. Я выбрала Иосифа Сталина.

Каково это — быть темнокожей исследовательницей, изучающей славистику в США, да еще и проводящей полевые исследования? 

Это изолирующий опыт. Когда я училась в магистратуре в Гарварде я как-то посетила конференцию Ассоциации славянских, восточноевропейских и евразийских исследований в Новом Орлеане. Там кто-то подошел ко мне, чтобы попросить вытереть разлитую воду. Меня принимали за уборщицу, пока я не надела бейджик. 

К тому же у нас нет сообщества, которое понимало бы специфические проблемы работы в полевых условиях — в том числе и опасности, связанные с проведением исследований в Восточной Европе. В Москве, например, есть еженедельные встречи группы историков. Все собираются по пятницам и сидят допоздна, чтобы расслабиться. А я просто не могу в этом участвовать, потому что мне небезопасно ходить по ночной Москве или ночному Киеву, особенно в одиночку. Поэтому так важно иметь сообщество темногожих ученых, которым знакомы эти тревоги и страхи, которые могут помочь вам подготовиться к поездке в регион.

Кимберли Сент-Джулиан Варнон. Фото Лоуренса Кестерсона.

Что теряется в академических исследованиях в области бывших стран Советского Союза и других тем из-за отсутствия большего расового разнообразия в этой области?

Существует такое огромное количество блестящих темнокожих исследователей, имеющих докторскую степень по славистике, истории России, которые больше не работают в этой области, и от этого плохо всем. Это также связано с моими исследованиями — в том числе с тем, какие вопросы я задаю. Я помню такой случай: я была в центре Киева и вдруг увидела темнокожую девушку, она увидела меня, и мы просто обнялись. И через мои исследования я, в какой-то степени, пытаюсь объяснить, как это произошло. 

В период холодной войны Советские власти использовали борьбу за гражданские права темнокожих американцев как оружие, и довольно эффективное, отчасти потому, что в Штатах в тот момент возмущение было ощутимым. Но дискуссия на эту тему части крутится вокруг использования афроамериканцев в качестве инструмента пропаганды. Ваше исследование, однако, рассматривает реальный опыт афроамериканцев в Советском Союзе. Должно ли ваши выводы изменить фокус этой дискуссии?

Мне нравится, что вы обратили внимание на то, что многие изображают афроамериканцев в Советском Союзе так, будто они были дурачками, которых обманули власти. И когда я рассказываю об этом, люди говорят: “Ну, разве они не были все коммунистами?”. И это так раздражает, потому что я конкретно изучаю афроамериканцев, которые приезжали в СССР в двадцатых и тридцатых годах прошлого век, и, оказывается, большинство из них не были коммунистами. Их не интересовал коммунизм. Они реагировали на катастрофы законов Джима Кроу (прим.ред. — законы, введенные в США в конце 19го века, закрепляющие расовую сегрегацию в некоторых штатах) и Великой депрессии. В то же время в Советском Союзе работали над выполнением первой сталинской пятилетки и очень нуждались в квалифицированной рабочей силе. В союзе ее не хватало и власти отправляли своих людей искать рабочих в Соединенные Штаты.

Многие из тех, кто приехал в СССР, в том числе, эти рабочие, ехали туда во-первых, из-за экономических возможностей, которых не было в Соединенных Штатах, а во-вторых, чтобы иметь возможность жить без постоянного страха физического и эмоционального насилия, потому что страна позиционировала себя как антирасистская. Большинство афроамериканцев, если они не художники, не часть Гарлемского ренессанса, не академики, были там, чтобы заработать и свить гнездо для отправки домой, и большинство из них не оставались в Советском Союзе навсегда. 

Почему они уехали? 

Я думаю, главная причина в том, что в 1937 году сталинский Большой террор пронесся по Советскому Союзу, и перед иностранцами встал выбор: либо ты становишься советским гражданином, либо ты возвращаешься домой. К концу 1930-х годов в СССР антирасизм никого по-настоящему не интересовал — все думали об антинацизме. А потом, когда Сталин умер, появляется Хрущев, который был больше сосредоточен на деколонизации и Третьем мире.

Как же так называемая “антирасистская” политика Советского Союза превратилась в расизм, который сегодня можно встретить в России или в других бывших советских республиках? 

Контекст

“Бремя белого человека” — название и строки из стихотворения Рудьярда Киплинга, в котором он рассуждает о миссии империалистов в колониях. 

Изначально британский писатель и поэт приурочил стихотворение к Филиппино-американской войне, призывая правительство Штатов взять пример с Британской империи и взвалить на себя “бремя белого человека”. В стихотворении он пишет о неевропейских народах (сам Киплинг родился в Бомбее, в то время — Британская Индия) как о недоразвитых, нуждающихся в помощи со стороны более “цивилизованных” западных наций. 

Один из ключевых моментов, я бы сказала, — то, как африканцы и темнокожие люди представлены в советской попкультуре и идеологии. Африку всегда позиционировали как развивающийся континент. Африканцев нужно учить коммунизму. Это очень похоже на повествования о бремени белого человека — в случае с Африкой это больше похоже на бремя советского товарища. 

Некоторые современники Киплинга называли текст расистким, а его самого — империалистом. Со временем выражение “бремя белого человека” стало синонимом империализма.

Я только что закончила работу над статьей, в которой рассматриваю советские детские книги двадцатых и тридцатых годов. Там другой цвет кожи показан как нечто опасное, чуждое, отсталое и что-то, что можно изменить, но изменить это можно только через контакт с Советским Союзом или через коммунизм. 

Самое интересное — то, какой язык используется в некоторых из этих книг. Их, темнокожих, называют “пикканини” (прим.ред. В американском сленге “пиканини” — уничижительный термин, описывающий темнокожих детей в 18-19 веках. Первыми в термин в язык ввели народы Вест-Индии, а потом он закрепился в Северной Америке, вплоть до 20-го века его можно было встретить на открытках и в поп-культуре.) А затем, в 70-е и 80-е годы, появляется “Чунга-Чанга”, невероятно расистский, очень популярный мультфильм, где эти африканские дети буквально изображают «пиканини». Так что это нить, которая тянется с 20-х по 80-е годы: это изображение темнокожих как других, опасных, нецивилизованных. 

И я думаю, это очень важно для понимания того, что мы видим сейчас — этот крах фасада антирасизма. Во многом Россия повторяет многие расистские мифы, существующие в Соединенных Штатах. 

Вы писали, что системный расизм — проблема для национальной безопасности США. Что вы имеете в виду?

Я сделала этот вывод в процессе изучения советской истории. В 1960-е и 1970-е годы Соединенные Штаты и Советский Союз боролись за поддержку развивающихся стран. И Советскому Союзу было достаточно показать африканцам улицы Бирмингема и сказать: “Вы хотите быть с этой страной? Посмотрите, как они смотрят на вас, посмотрите, что они думают о вас”.

И я думаю, что если посмотреть на это сейчас, то это очень похоже на реакцию Путина на BLM. Он фактически говорит: “О, такой хаос происходит в Америке, мы не потерпим такого здесь”. Расизм и превосходство белой расы — глобальная идеология, которая дестабилизирует демократии в США, Западной Европе и Восточной Европе.

Реакция некоторых российских либералов на протесты BLM в 2020 году, похоже, застала людей врасплох. Учитывая то, с какой жестокостью полиция обращается с протестующими в России, можно было бы ожидать некоторой солидарности с BLM, но многие представители оппозиции отвергли их как опасных бунтовщиков. 

Если вы выступаете против Путина и за демократию в России, это не значит, что вы не расист. Это не значит, что вы не ненавидите иммигрантов. Об этом говорят некоторые темнокожие специалисты в этой области —либерал в американском контексте — не то же самое, что либерал в российском контексте, и нам нужно уметь обсуждать эти вопросы.

Перевод и контекст: Александра Тян

Гленн Кейтс

Гленн Кейтс - бывший редактор специальных проектов Coda Story.

@gkates

The Big Idea

Shifting Borders

Borders are liminal, notional spaces made more unstable by unparalleled migration, geopolitical ambition and the use of technology to transcend and, conversely, reinforce borders. Perhaps the most urgent contemporary question is how we now imagine and conceptualize boundaries. And, as a result, how we think about community. In this special issue are stories of postcolonial maps, of dissidents tracked in places of refuge, of migrants whose bodies become the borderline, and of frontier management outsourced by rich countries to much poorer ones.
Read more